По остывшим следам - Страница 35

– Героев, стало быть, из Казани никуда не уехал, так и живет здесь с тех пор?

– Надо полагать.

– Это он Вареху сюда привел?

– Да. Они с Варехой, Шиповым и Бухаровым по каторге знакомы. Только Иона сидел сперва на Сахалине, а те в Нерчинске. Как началась война с японцами, самых опасных на материк перевели. И Героев оказался в Алгачской тюрьме. Бежал оттудова один, раньше всех, и достиг, значит, Казани. В начале девятьсот четвертого. Тут осел, а нынешней весной вызвал остальных. Ну и заняли они Казань, навели тут свои порядки. Кто был против, тех зарезали.

Алексей Николаевич решил, что допрос пора заканчивать. Для первого раза достаточно.

– Василий Константинович, ты встал на правильный путь, молодец, – сказал он доброжелательным тоном. – Теперь с него не сходи. Запиши свои показания, вот тебе бумага и чернила. Грамотный, надеюсь?

– Грамотный, в отличие от Чайкина, – похвалился вор.

– Содержать тебя станут в тюремном замке, в одиночной камере. Для твоей же безопасности. Понятно?

– А можно не в замке? Там боязно. Лучше в каком отдаленном месте.

– Я его в Пороховую слободу запрячу, – предложил Никита Никитич. – Там мой приятель Савинский служит надзирателем. В околотке съезжая, крепкая. Стоит внутри завода, за военным караулом, просто так не войдешь.

Лыков одобрил эту идею. Он написал распоряжение от своего имени, сославшись на полномочия, данные по открытому листу. И Делекторский повез арестанта в завод.

Но перед этим сыщик переговорил с околоточным один на один. Он сказал:

– Спасибо, Никита Никитич, что вы так ловко мне подыграли.

– Да я и не подыгрывал.

– Что, действительно готовы были Шиллинга огнем жечь?

– Понадобилось бы для дела – конечно.

– Вы это серьезно?

– Алексей Николаевич, бандиты с ворами должны читать это в моих глазах. Иначе толку не будет.

– Вам полицмейстер ничего не говорил?

– Говорил. Про избыточную жестокость и все такое.

– И вы с ним не согласны? – настойчиво расспрашивал Лыков.

– Нет, не согласен. Есть люди, а есть преступное быдло. Их жалеть нечего, они сами никого не жалеют.

– Никита Никитич, тут мы с вами расходимся. Пока вы подчинены мне, приказываю: больше никакого насилия! Только с моего ведома.

– Слушаюсь, – принял официальный тон надзиратель. Но не удержался и добавил: – Но мое насилие дало результат!

– С каинским мещанином – да. И с трусоватым недалеким Шиллингом тоже, не спорю. А Оберюхтина вы так же будете лупить?

– Чем же он лучше других?

– Опыта у вас еще не хватает, – констатировал сыщик. – Есть люди, с которыми подобные штуки не проходят. Вы можете забить Иону до смерти – он вам слова не скажет. Зато подаст жалобу в прокурорский надзор, и у вас будут большие неприятности.

– У меня? Из-за бандита?

– А вы как думали?

– Алексей Николаевич, я же георгиевский кавалер, двумя крестами награжден. И жалоба какого-то гнуса перевесит мои подвиги?

– Запросто. Вы недавно служите в полиции и еще не обжигались. Вот ювелир Максимов, которого осудили по делу о краже иконы. Тутышкин его избил, и что? Уволился на время со службы. Ему все сошло с рук, но потому лишь, что ювелир не подал на него форменной жалобы. А прожженный уголовник Оберюхтин такого шанса не упустит.

Надзиратель обескураженно молчал. Сыщик продолжил:

– Мы еще вернемся к этой теме не раз, а сейчас езжайте в Пороховую слободу. Вернетесь – ищите меня в прозекторской военного госпиталя. Будем дознавать убийство смотрителя.

– А Вареха с товарищами?

– Это юрисдикция Казанского полицейского управления. Мы с вами занимаемся похищением чудотворной иконы. Не забыли? Хорошо, конечно, что удалось помочь Васильеву обезвредить такую опасную банду. Но теперь обратники в тюрьме, и нам пора вернуться к своим делам.

– Слушаюсь.

Оформив признание Шиллинга, сыщик отправился в окружной госпиталь. Тело поляка уже окоченело. Алексей Николаевич осмотрел его и поразился характеру ранений. Что за черт? Горло Доленги-Грабовского было распорото каким-то необычным оружием. Ни нож, ни бритва не могли оставить таких странных разрезов. Как будто поляка убили кривым, очень острым клинком зигзагообразной формы. Запутавшись, Лыков отправился на поиски полицейского доктора. Васильев обещал, что тот дожидается сыщика в прозекторской или где-то поблизости.

В смотровом кабинете Лыков обнаружил мужчину лет пятидесяти, седого, степенного, с умными глазами за стеклами очков.

– Вы ко мне? – спросил он, вставая. – Не господин Лыков случайно?

– Он самый. Позвольте представиться: Алексей Николаевич.

– Очень приятно. А я Онкель Мартин Иосифович. По-здешнему Мартын Осипович. Полицмейстер предупредил меня, что вы будете интересоваться телом смотрителя земского арестного дома.

– Я как раз из морга.

– Ага! – оживился доктор. – Значит, вы видели труп?

– Да.

– И обратили внимание, что сделали с его гортанью?

– Поэтому и пришел, Мартын Осипович. За свою службу в полиции я видел всякое. В том числе горло, распоротое пилой, лопатой, садовыми ножницами, серпом, даже обломком гильотины, которой обрезают кончики сигар. Но такого не встречал ни разу. Что за орудие использовали? Я все перебрал, и ничего не подходит.

– Раны действительно необычные. Вы можете себе представить клинок с волнообразным лезвием, наподобие средневековой гизармы?

– Гизарму? Могу. Но это холодное оружие, большое, двуручное. И его уже сотни лет не фабрикуют.