– Где и попал в плен к племени туркана, – вспомнил сыщик.
– Ну, это он вам сочинил сказку про плен. А чем в действительности занимался, мы не знаем. И вот, Алексей Николаевич, думаю я, что дело было так…
Калинин отложил бумаги, откинулся на спинку стула и устало потер лоб.
– Дело было так, – повторил он. – Люпперсольский понял, что попал под подозрение. И счел за лучшее исчезнуть. Надолго, в дебрях, чтобы о нем забыли. И объявился спустя год на Дальнем Востоке под чужим именем.
– А как же он снова стал Борисом Андреевичем?
– Да просто все, – махнул рукой полковник. – Вы знаете, что заграничные паспорта в России одноразовые. Их отбирают на таможне при возвращении. Так вот, я выяснил, что паспорт Люпперсольского сдан не был. То есть он попал в страну другим путем. Через Китай! Считайте сами. Ваш приятель исчез в Африке в начале девяносто девятого. У Янковского появился в девятисотом. Через год навестил Петербург и Москву, напомнил о себе в Географическом обществе, статейки в журналах тиснул. Но задержаться в столицах побоялся – вдруг вспомнят в Военном министерстве о своих подозрениях? И вернулся в Забайкалье. Поступил в канцелярию Алгачской каторжной тюрьмы в девятьсот втором году, а исчез оттуда в девятьсот четвертом. После того, как подобрал Оберюхтина для кражи и нашел покупателя на икону… Мы запросили Читу, но они могли сообщить нам лишь самые общие сведения, все документы негодяй сжег, перед тем как сбежать. Дальше вы знаете. Осел в Казани, где обаял старуху Казем-Бек и уговорил ее подделать формуляр – на всякий случай, чтобы сбить всех со следа. С вами это удалось ему вполне. Ну, Алексей Николаевич, убедил я наконец? Люпперсольский и есть оборотень, гроза тигров и хунхузов.
– Ой! Вовремя напомнили. – Алексей Николаевич полез в карман. – Я как раз получил письмо от Янковского.
Он вскрыл конверт, развернул письмо и прочитал вслух:
– «Не уверен, что это вам поможет, но вы просили меня сообщить приметы Сайтани. Я в личной беседе запамятовал, вот теперь вспомнил. Перед тем как засмеяться, Сайтани всегда облизывает губы». Он!
Лыков вскочил, словно собрался куда-то бежать.
– Сядьте, Алексей Николаевич, – успокоил его жандарм. – Ваш подозреваемый находится под мои наблюдением. Сейчас он обедает в столовой института, вечером собирается посетить заседание Общества археологии, истории и этнографии, где у него доклад. Теперь Люпперсольский никуда не денется.
– Вы не понимаете, Константин Иванович, насколько это опасный человек!
– Меломбуки? Слышал, слышал. Мои волкодавы скрутят его в два счета.
– Надо арестовать его, – настойчиво продолжил Лыков. – Срочно, немедленно.
– Да ради бога, – усмехнулся полковник. – Но с одним условием.
– С каким?
– В аресте будут участвовать мои люди. И вы укажете мою роль в этом деле, когда станете писать рапорт министру.
– Разумеется, как же иначе? – удивился питерец. – Ведь именно от вас я получил важнейшие улики! Еще спорил, что Люпперсольский вне подозрений…
– Вот и не забывайте об этом.
– Едем в Родионовский институт прямо сейчас, – нетерпеливо попросил Лыков. – Собирайте ваших людей. Это кто, Прогнаевский?
Лицо полковника приобрело брезгливое выражение.
– Вот уж нет. Вы знаете, что он написал Макарову донос на вас? А копию дерзко послал императрице. И меня, стервец, не обошел вниманием. Изгадил в письме на имя Таубе.
Макаров был товарищем министра внутренних дел. В условиях загруженности Столыпина по должности премьер-министра он фактически управлял министерством. А генерал-майор барон Таубе являлся новым командиром Отдельного корпуса жандармов.
– Федор Таубе? – усмехнулся сыщик. – Вы будете смеяться, но двадцать лет назад я отговаривал его идти в жандармы. А он не послушал и вот, сделал карьеру.
– Вы знакомы с командиром? – удивился Калинин.
– Вполне близко, – заверил его Лыков. – Он родственник другого Таубе, тоже генерал-майора, бывшего начальника военной разведки. И моего хорошего друга.
Полковник чуть не выгнулся дугой перед сыщиком:
– Очень хорошая новость! А то, знаете, новая метла… Не угадаешь, чего ждать. Теперь при случае могу ли я рассчитывать на ваше заступничество?
– Константин Иванович, вы ведь знаете, что я не интриган, – укоризненно ответил сыщик. – Насчет заступничества не ко мне, тут нужны силы посерьезнее моей скромной персоны. Но в рапорте все будет по-честному. И при случае всегда скажу правду, что без вас мое дознание стояло бы в тупике.
– Вот и славно.
Начались сборы арестной команды. Сергею пришлось ехать в номера за «маузером». Лыков нервничал и торопил его:
– Чего валандаешься, как в Одессе?
– При чем тут Одесса?
– Это я к слову, надо же что-то сказать.
– Алексей Николаевич, возьмем мы его, у меня предчувствие.
– А если упустим?
Но предчувствие не обмануло храброго грека. Все получилось в лучшем виде. В институт приехало аж семь человек: Лыков с Азвестопуло, помощник начальника ГЖУ подполковник Тихобразов, ротмистр Трескин и три крепких молчуна. Молчуны все и проделали. Они вызвали Люпперсольского из квартиры якобы к директрисе и схватили. Тот ничего не смог сделать в их руках, хотя и вырывался.
Преступника, закованного в наручники, привезли в жандармское управление. Здесь Лыков снял с него первый допрос. От хозяев на нем присутствовал Трескин, но в роли слушателя.
– Как ваше настоящее имя? – спросил первым делом сыщик.
– А в формуляре все написано, – ответил арестованный. Он был мрачен, но не испуган. Сильный характер, такого непросто будет расколоть.