– Конечно.
– Даже конечно? Хм… Вернутся через месяц. Вот тогда и приходите, господин коллежский советник. Поговорим о ваших подозрениях. Только учтите: высказывать вы их будете в лицо подполковнику Вачнадзе. А он человек горячий.
Тут сыщик не сдержался:
– Я горячность вашего князя видал в гробу. Вякнет – быстро окорочу. Только он не вякнет. Более того, подполковник не вернется из Саратова, и эти два брата-акробата тоже. Они наворовали на каторгу, знают это и ударятся в бега. От себя советую вашему высокопревосходительству немедленно провести ревизию отдела огнестрельных припасов. А то, когда это сделают приезжие из Петербурга, кое-кому лампасы на портках придется спарывать.
У генерала от инфантерии глаза полезли на лоб. Алексей Николаевич повернулся и вышел вон.
Он пришел на Воскресенскую раздосадованным. Не следовало так разговаривать с командующим. Теперь отношения испорчены бесповоротно. Придется писать Трусевичу, а тот злится, когда подчиненные не справляются сами и просят помощи. Директор скажет Столыпину, премьер пожалуется военному министру, Редигер вышлет сюда комиссию. Та через несколько месяцев работы докажет справедливость слов Лыкова. И что? Кого это тогда будет интересовать?
В приемной полицмейстера сыщик увидел красную от гнева физиономию Делекторского и спросил:
– Что, и у вас неудача?
– То есть? А у вас?
– Генерал Карасс послал к чертям. Князь Вачнадзе вместе с обоими Лямиными убыл в командировку на месяц. Уверен, что они из нее не вернутся.
– Уехали все трое? Когда?
– Вчера.
– Алексей Николаевич, это же не может быть случайностью?
– Разумеется. Вязальщиков чувствует, что мы наступаем ему на пятки. Вот и велел подручным убираться. Я, конечно, могу послать сейчас экспресс Столыпину. Военный министр по его просьбе прикажет арестовать троицу и доставить сюда. Но что дальше? Улик у нас нет. Фотоснимок письма ничего не доказывает. Про Ляминых и князя лишь наша догадка. Только ревизия вскроет масштаб хищений, мы и сами пока его не знаем. За это время Сайтани скроется. Все, ниточка оборвана.
– Да, дела… – вздохнул околоточный. – А у меня не лучше. Корешки посылок за последние полгода пропали!
– Как пропали? Это же отчетные документы.
– Яшвиц волосы на себе рвет. Говорит, утром были на месте. Теперь его начальник округа с кашей съест, могут и от должности отставить.
– А что, если он сам их спрятал? – усомнился в горе почтовика сыщик. Ему теперь всюду мерещились длинные руки Вязальщикова.
– Нет, Яшвиц не такой.
– Ну, тогда корешки спрятали его подчиненные. Начальник дал им команду сделать выборку. Среди чиновников есть сообщники Сайтани. Они сообразили, для чего понадобилась выборка, и украли бумаги.
– Опять нет. Я же говорил, что Яшвиц медлительный, помните? Он не дал никому никакой команды. Не успел. Черепаха! Но корешки, что утром лежали на месте, к обеду исчезли. Как они узнали, эти сообщники, что их затребовала полиция?
– Как-как, – рассердился сыщик. – Телефонистка подслушала разговор, вот и весь секрет. Идем к Алексею Ивановичу.
Васильев, когда услышал предположение Лыкова, сразу сказал:
– Так и есть. У меня в июле был похожий случай. Я в телефон приказал начальнику исправительно-арестантского отделения доставить ко мне назавтра одного мазурика. А ночью он утек. Как будто прознал! Мы открыли, что парень под чужим именем сидит и грехов на нем видимо-невидимо. Я сдуру и рассказал это в трубку. Результат вон какой получился. Заподозрили мы телефонных барышень и провели негласное дознание. Соединение с тюрьмой делала женщина – почтово-телеграфный чиновник Софья Александровна Корноухова, как сейчас помню.
– И что? Какие были приняты меры?
– Да никаких, – огорошил сыщика полицмейстер. – Явился ее начальник и стал языком молоть. Что Корноухова – отличный работник, а узнать, кто именно соединял, точно невозможно… Я и смутился. Не стал человеку жизнь портить, тем более женщине. Вдруг ошибся? И вот… Ну, если это снова она! Держись тогда, Софа!
Делекторский отправился на Поперечно-Воскресенскую улицу. Там в доме наследников Журавлева помещалась центральная телефонная станция. Околоточный быстро выяснил, что соединение с абонентами городского управления полиции производила все та же Корноухова.
Начальника станции вызвали к вице-губернатору Кобеко. Лыков присутствовал при разговоре и увидел, как Дмитрий Дмитриевич решает такие вопросы. Он заявил чиновнику спокойным тоном:
– Кто-то из вас двоих должен покинуть службу: или вы, или Корноухова. Выбрать предоставляю вам.
– Ваше высокородие, пусть уйдет она.
– Договорились. Но если утечка секретных сведений от ваших подчиненных повторится, то вы – следующий. Свободны!
До вечернего совещания у полицмейстера еще оставалось время, и сыщик отправился в Родионовский институт. Люпперсольский вел урок, и гостю пришлось подождать. Алексей Николаевич с любопытством наблюдал за внутренней жизнью заведения. Такие невесты проходили мимо него по коридору! Завидев незнакомого господина, некоторые без стеснения строили ему глазки. Как в таком цветнике выживает смуглый красавец, любитель острых ощущений?
Вскоре красавец вышел из класса и увидел сыщика.
– Добрый день, Алексей Николаевич. Вы из Петербурга?
– Да.
– Повидались там с Виктором Рейнгольдовичем?
– Повидался и узнал подробности.
– Тогда идемте ко мне, здесь говорить неудобно.
В знакомой комнате, увешанной отравленными стрелами, Лыков сказал хозяину: