– А ну за мной! – приказал сыщик.
На свету выяснилось, что он поймал Василия Шиллинга. Кто же тогда стрелял в полицейских? Сдав арестанта помощнику, Лыков вытащил из-за кровати другого. Тот мычал и шарил по сторонам руками. Коллежский советник бросил пленника на пол и повернулся к Делекторскому:
– Зачем вы кинулись на пули? Здесь что, война?
– Я никого не принуждаю бежать следом, – сердито ответил Никита Никитыч. – А поступаю, как считаю нужным.
Лыков собирался возразить, что не привык прятаться за чужие спины. Но это прозвучало бы чересчур пафосно, и он выразился иначе:
– Вы хоть и временно, но подчинены мне. Значит, я за вас отвечаю.
Надзиратель удивленно посмотрел на коллежского советника и хотел что-то сказать. Но тут незнакомец пришел в себя. Делекторский взял его за ворот и поставил на ноги. Детина осмотрелся и вдруг заявил:
– Алексей Николаич, если бы я знал, что это вы, нешто стал бы стрелять?
– Кто таков? – удивился сыщик. Взял со стола керосиновую лампу, поднес к лицу говорившего – и рассмеялся: – Иона, как же так? Ты почему здесь, а не на Сахалине?
– Дык японец меня оттуда выгнал.
– Знакомьтесь, Никита Никитич. Человек, чуть не отстреливший вам голову, – это Оберюхтин Иона Федотович. Грабитель первый сорт. Бежал с сахалинской каторги, куда я его отправил пять лет назад.
Делекторский кивнул бандиту, как старому знакомому, и начал вязать ему руки за спиной. Но Лыков остановил:
– Не надо.
– Почему? Ночь на дворе.
– Ха! – оскалился Оберюхтин. – От Алексей Николаича разве убежишь? Он меня два раза ловил, и завсегда успешно.
Обыск в избе коллежский советник решил отложить до завтра, а пока собирался доставить арестованных в съезжую. Но когда все вышли на улицу, оказалось, что экипажа там нет. Извозчик услышал выстрелы и с перепугу уехал. Лыков, недолго думая, повел колонну к кабаку. Отыскал среди завсегдатаев знакомого мужика и велел ему чесать бегом до города. Там найти первого попавшегося городового и вручить ему записку, чтобы тот снарядил в Козью слободку целый караван, с которым посыльный вернется и продолжит угощаться… Мужик сначала заартачился, но увидел трешницу и сразу согласился. Сыщик сочинил записку и вручил ему, а для скорости дал тумака.
Дальше оставалось только ждать. Алексей Николаевич взял в кабаке бутылку казенной с белой головкой, и все вернулись в дом. Там Автоклаву с ее кредитным рассадили по разным комнатам, а Лыков с Оберюхтиным уселись в горнице выпивать. Питерец пригласил и околоточного, но тот отказался. Вообще, поведение Делекторского после слов Лыкова изменилось. Он вдруг сделался почтителен и вежлив. Видимо, впервые встретил человека в высоких чинах, который ради подчиненных готов лезть под пули.
– Ну, Иона, скажи теперь, как ты тут оказался?
– Сначала вы, ваше высокоблагородие, – ответил Оберюхтин. – Кого на сей раз ищете?
– Я пришел за Васькой Шиллингом. Он недавно сбежал из арестного дома.
Каторжный хитро посмотрел на сыщика и продолжил расспросы:
– Сокол червяков не ловит. Пошто вам этот глист?
– Он замешан в краже иконы, – ответил Лыков и впился взглядом в лицо бандита.
Тот и ухом не повел:
– Какой иконы?
– Да ладно. Вся Казань знает, а ты впервые слышишь?
– Ну, баяли люди… Чудотворная икона-то? Которую в войну схитили?
– Да.
– Вот нехристь… – лениво произнес Оберюхтин и налил себе еще.
– Иона, ты меня знаешь… – начал Лыков.
– Ну?
– Мне приказали найти образ. И если он еще цел, я его найду. Кто мне поможет, тому будет послабление. Кто помешает – пусть не обижается. Ты себя где видишь?
– Нигде, Алексей Николаич, – ответил бандит. – Я тут не при делах. Бежал с каторги, правда ваша. Осел в Казани, потихоньку промышляю кистенем. Пить-есть нужно, вот и приходится хищничать. За это буду ответ держать. А про икону ничего не ведаю.
– Как с Шиллингом оказался в одной хате? Знал его раньше?
– Васька при нашей хевре подводчиком служит.
– Его же посадили три месяца назад. И что, с тех пор вы без разведки грабите?
– Из арестного дома, ваше высокоблагородие, все, кто хочет, на ночь домой отлучаются. Надо только смотрителю рублевину дать. Вот и Васька уходил, когда требовалось. Подведет нас к магазину или богатому дому, все разнюхает. Потом в Плетени, на нары, как ни в чем не бывало. А мы делопроизводством занимаемся. Полезный человек, хоть и дрянь.
– Ну допустим, – задумчиво продолжил сыщик. Он не поверил опытному уголовному, много раз уже бывшему под следствием. – А что у тебя за хевра?
– Обижаете, ваше высокоблагородие, – нахмурился бандит. – Иона Оберюхтин язычником никогда не был. И сейчас не будет.
– Есть банда в городе, которую мы никак не можем поймать, – вмешался околоточный надзиратель. – Их десять или двенадцать человек. С весны громят все подряд. Половина из них – беглые каторжники, но есть и обычные блатные. Где-то на окраине у них притон, отыскать пытались – не получается. Хитрые!
– Откуда они свалились на ваши головы? – спросил Лыков.
– Черт их знает. Но пришлые. Были у нас два «ивана», держали деловых в кулаке. Так их порезанными нашли. Эти и порезали, кому же еще? Теперь правят в Казани, всех запугали. Приятель ваш, как пить дать, из банды обратников. То-то полицмейстер будет доволен.
– А когда явились обратники?
– В марте был первый грабеж. Я тогда еще в полиции не служил, подробностей не знаю. Потом началось: вооруженное нападение на лавку Журавлева, кража из кладовых дома Крупенникова, разбой в доме Юшкова, вооруженная кража из кладовых наследников Архиереева… И все на большие суммы, на тысячи.