По остывшим следам - Страница 63

На станции Тайга сыщик пересел в грузопассажирский состав. Отсюда в Томск вела особая ветка длиной в восемьдесят семь верст. Алексей Николаевич прибыл в город ранним утром и сначала заселился в номера Семибратова на Николаевской улице. Побрился, умылся. Ни ванны, ни душа в комнате не было, зато во дворе топилась баня. Приезжий воспользовался ею. Сменил манжеты и ворот рубашки, глянул на себя в облезлое зеркало – и пошел на встречу.

Янковский остановился в гостинице «Париж». Заведение оказалось того же пошиба, что и номера Семибратова. В вестибюле пахло щами, сонный портье и не подумал встать, разговаривая с Лыковым. Указал, что господин из Владивостока в буфете, и опять задремал…

Сыщик подошел к Янковскому, одиноко пившему у окна кофе.

– Здравствуйте, Михаил Иванович!

Поляк поднялся, промокнул усы салфеткой.

– Здравствуйте, Алексей Николаевич. Помню, помню, как вы леопарда в прыжке подстрелили…

Собеседники присели, посмотрели друг на друга. Бывший каторжник поморщился:

– Знаю, знаю. Постарел, обрюзг… Куда деваться? Годы берут свое. А вы еще о-го-го.

– Да тоже не помолодел. Поговорим, Михаил Иванович? Вы человек занятой, как и я.

Поляк еще более скривился, словно съел лимон.

– Об этом негодяе, Сайтани?

– О нем. Когда и как он у вас появился?

Янковский откинулся на спинку стула и начал размеренным стариковским голосом:

– В январе тысяча девятисотого года. Каким-то образом он оказался у ворот моего дома. Ну, дом-крепость на полуострове. И попросил о разговоре. Помню, я спустился, и человек сразу мне понравился. Рослый, смотрит спокойно, уверенно. И чувство собственного достоинства написано на лице большими буквами. Уж не обижайтесь, но у вас, русских, такое редко встретишь.

Лыков хмыкнул, но промолчал.

– Это я уже потом понял, что он прикидывался, узнав заранее мой характер. Сайтани умело подстраивается под нужных ему людей. И те видят в нем черты, которые хотят видеть.

– Как он назвался?

– Иваном Ивановичем Ивановым, – ответил поляк. – Сразу стало понятно, что он прячется от властей. Но в Уссурийском крае это на каждом шагу…

– Он предъявил вам письмо от вашего старшего сына?

Янковский резко нагнулся, впился в лицо Лыкова глазами старого хищника:

– Откуда вам известно? Вы поймали его?

– Нет, только мечтаю об этом. А про письмо мне сообщил доктор Онкель.

И Алексей Николаевич рассказал собеседнику, как было дело. Тот успокоился и продолжил:

– Да, он принес записку от Александра. У нас сложные отношения. Если помните, мы на полуострове живем дружно, всей семьей. Там по-другому нельзя. Однако Александр не захотел такой коммуны, он индивидуалист. А еще авантюрист. Я и сам такой, иначе не добился бы того, что сейчас имею. Но гнездо, родовое гнездо! Всё туда! А он не захотел. Часто я даже не знаю, где он. Шляется по белому свету. Так вот. В записке Саша просил помочь своему, как он сформулировал, доброму знакомому легализоваться в России. У него, мол, неприятности с жандармами по старым революционным делам. Надо достать паспорт, помочь на первое время с жильем и деньгами. Я все сделал.

– Почему?

– Так сказал ведь уже: человек мне понравился.

– Ах да. Но неужели настолько, что вы пошли на преступление?

– Алексей Николаевич, вспомните мою жизнь. Как вы думаете, я очень чту ваши законы? На мойке золота, или в тайге, охотясь на тигра, или воюя с хунхузами – многого ли добьешься, если жить по закону?

– Ну хорошо, Михаил Иванович, я понял. На какое имя вы купили паспорт?

– У меня был объездчик, Василий Поповский. Он подрядился строить Кругобайкальскую железную дорогу и охотно уступил свой паспорт за пятьдесят рублей.

– И Иван стал Василием…

– Так, – кивнул бывший каторжник. – Правда, я его называл иначе.

– Сайтани?

– Да, как он сам представился мне, когда мы познакомились поближе. Знаете, что означает это слово?

– Да, – похвалился Лыков. – На языке племени масаи так называют белого человека.

– Кто вам сказал эту ерунду? – удивился поляк.

– Путешественник и этнограф Борис Андреевич Люпперсольский, известный специалист по Африке. А что, не так?

– Гоните в шею этого специалиста, он самозванец. Все много серьезней.

– Откройте тогда правду.

Янковский пристально глянул на сыщика и произнес:

– Сайтани означает «дьявол».

– В каком смысле?

– В прямом. Дьявол – что тут пояснять?

Лыков задумался:

– Зачем же этнограф ввел меня в заблуждение?

– Да он сам впервые услышал от вас это слово, а признаться постеснялся, – предположил поляк.

– Возможно. Но масаи…

– При чем тут масаи! – нетерпеливо перебил сыщика Янковский. – Слово это не масайское вовсе. А из языка племени вакамба.

– Вакамба? – Лыков оживился, вынул блокнот, полистал и заявил: – Точно! Ядовитая стрела в его комнате была от вакамба. Люпперсольский называл мне еще одно племя, туркана. Он попал к ним в плен. И провел там четыре месяца, прежде чем сбежал.

– Опять врет ваш этнограф. Как он мог убежать от турканов? Они там знают каждую тропинку, каждый ручей. Прирожденные охотники и убийцы.

– Убийцы? – встрепенулся Лыков. – Что вы имеете в виду?

– Там, Алексей Николаевич, все убийцы. Племена враждуют между собой. Кровавые инциденты часты. А уж турканы славятся злым нравом. Они верят, что бог создал скот только для них. И если видят его у соседей, считают, что он украден у настоящих, единственных хозяев. То есть у турканов. И норовят «вернуть» себе скотину, а от этого происходят войны.