По остывшим следам - Страница 40

– Конечно, – кивнул жандарм. – Их Величество в своем желании вернуть святыню правы. Но как быть вам? А мне? Вы ведь за помощью сюда пришли?

– Да. За справкой.

Калинин встал, Лыков тоже поднялся.

– Очень сожалею, Алексей Николаевич. Поверьте, совершенно искренне. Я бы лучше имел дело с вами, чем с этим интриганом Прогнаевским. Но обстоятельства сложились так…

– Значит, совсем не поможете, Константин Иванович? Ведь под бумагой подпись Столыпина. Нашего с вами общего начальника. Сообщите мне то же, что и ротмистру, исполните свои прямые обязанности.

Полковник задумался.

– Хотя… почему нет? Тем более что и сообщать-то, честно говоря, нечего.

– Ой ли? – пристально вгляделся в собеседника сыщик. – Бросьте вы вашу корпоративность. Ну и что, если тот жандарм, а я нет?

– Присядем, Алексей Николаевич.

Они снова сели, и Калинин заговорил, понизив голос:

– Ей-богу, нечего сообщить. По нашей линии нет никаких сведений насчет пропавшего образа. Слухи один глупее другого. Неправдоподобные то есть.

– Агентура?

– Как воды в рот набрали. Ни-че-го. Даже странно: весь город третий год судачит, Россия, можно сказать, на дыбах. Я и сам давно бы разузнал, если бы было чего узнавать. Ведь на этой истории такую карьеру можно сделать! Но увы. Пусто в наших сетях, Алексей Николаевич. Завалящей плотвы – и той нет.

– А ваш ротмистр чем занят?

– Он не мой, он… – Калинин сделал неопределенный жест.

– Ну, пусть не ваш. Так чем?

– Леший его знает. Бегает по городу, как таракан, усами шевелит и через день отсылает в Петербург длинные шифрованные телеграммы.

– Вот, а я только что выговор получил от шефа, что не балую его отчетами.

– Этот балует!

– Ну и как мы договоримся, Константин Иванович? – Сыщик уже оправился от плохой новости и смотрел спокойно.

– Я прикажу ротмистру Трескину ознакомить вас со сводками. Правильнее было бы назвать их сплетнями, но другого ничего нет.

– Трескин – это тот, который в театре побоялся схватить террориста?

Полковник нахмурился:

– А вы больше слушайте дурака полицмейстера! Трескин же в театр револьвер не взял. А Зефиров взял. Опасный, самый опасный в городе. Что, Константину Капитоновичу прикажете голову под пулю совать?

– Ну-ну, я пошутил. Давайте ваши сводки-сплетни.

Но Калинин еще долго не мог успокоиться и бранил полицию за нерасторопность. Потом сказал:

– Я понимаю вашу иронию. Конечно, если бы вы встретили в театре боевика, то завязали бы его в узел и поднесли полиции на блюдечке. Как сделали только что с бандой Варехи. Полгода не могли поймать здешние путилины! А вы за неделю разобрались. Но Трескин, признаться, того… не вашего полета.

– Ладно, Константин Иванович, – смилостивился сыщик. – Все мы жить хотим, чего уж там. И не знаю, как поступил бы я на месте ротмистра, если бы был без оружия. Не преувеличивайте мою храбрость, чем старше я делаюсь, тем ее меньше. Ну, кличьте ротмистра.

Полковник вызвал Трескина и приказал ему ознакомить коллежского советника Лыкова со всеми сведениями, что есть в управлении по краже чудотворной иконы. Ротмистр слышал о сыщике и принял почтительный вид. А в своем кабинете неожиданно начал оправдываться за нерешительность в театре. Алексей Николаевич, как мог, успокоил жандарма:

– Правильно сделали, что не кинулись на него. Театр, кругом люди, а он при револьвере. Могли пострадать невинные. А на улице другое дело.

– Так ведь он ушел, негодяй!

– Еще поймаете, какие ваши годы.

Трескин не уловил иронии и стал сбивчиво объяснять, почему не схватил боевика прямо в фойе. Выходило убедительно. В конце концов он вручил сыщику пачку донесений секретной агентуры и дал их внимательно прочитать. Выписки, правда, делать не разрешил.

Ничего особо интересного там не оказалось. Те же сплетни, которые передавали сыщику в управлении полиции. Несколько осведов упорно обвиняли игуменью Маргариту. Доставалось и купцам. Особенно поразил Алексея Николаевича рапорт агента по кличке «Искра». Тот сообщал о разговоре с участием экстраординарного профессора Ремизова. Ученый богослов трудился на кафедре противомусульманских предметов Духовной академии. И совершенно серьезно заявил, что икону Казанской Божьей Матери выкрали и уничтожили по заказу богатых татарских торговцев. С целью нанести ущерб православию.

Плюнув с досады, коллежский советник отправился прочь. Но когда вечером он вернулся в номера, то увидел на входе подтянутого, щегольски одетого господина лет сорока. Взгляд у незнакомца был вполне профессиональный, и сыщик сразу понял, что перед ним ротмистр Прогнаевский.

– Здравствуйте, Алексей Николаевич, – запанибрата обратился к нему господин в штатском. – А я Михаил Васильевич. Если полностью, то временный помощник начальника Казанского губернского жандармского управления ротмистр Прогнаевский. Вот, решил познакомиться.

– Здравствуйте. Может, по кружке жигулевского в буфете?

– А давайте.

Полицейский с жандармом сели в уголке и стали приглядываться друг к другу. Ротмистр как будто не решался начинать разговор. Лыков заговорил первый:

– Говорят, у нас с вами одинаковые открытые листы?

– Гм. А разрешите посмотреть ваш?

– Пожалуйста.

Ротмистр прочитал и помрачнел:

– Слово в слово. Вот, значит, они как…

– Да вы не расстраивайтесь. Иначе и быть не могло в этих сферах.

– Что же, нам с вами соревнование устроить? – с вызовом спросил Прогнаевский. – Кто кого опередит?

– Скорее всего есть и третий человек с таким же письмом, – зевнул сыщик. – И четвертый… Поэтому больше чем по пять тысяч в одни руки не дают. А то никаких денег не хватит.